Неточные совпадения
Этой части города он не знал, шел наугад,
снова повернул в какую-то
улицу и наткнулся
на группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами
смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом;
на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя
на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке, человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
Да, стекла в окнах стали парчовыми.
На улице Любаша,
посмотрев в небо, послушав,
снова заговорила...
Чтоб избежать встречи с Поярковым, который
снова согнулся и
смотрел в пол, Самгин тоже осторожно вышел в переднюю,
на крыльцо. Дьякон стоял
на той стороне
улицы, прижавшись плечом к столбу фонаря, читая какую-то бумажку, подняв ее к огню; ладонью другой руки он прикрывал глаза.
На голове его была необыкновенная фуражка, Самгин вспомнил, что в таких художники изображали чиновников Гоголя.
Сидит человек
на скамейке
на Цветном бульваре и
смотрит на улицу,
на огромный дом Внукова. Видит, идут по тротуару мимо этого дома человек пять, и вдруг — никого! Куда они девались?..
Смотрит — тротуар пуст… И опять неведомо откуда появляется пьяная толпа, шумит, дерется… И вдруг исчезает
снова… Торопливо шагает будочник — и тоже проваливается сквозь землю, а через пять минут опять вырастает из земли и шагает по тротуару с бутылкой водки в одной руке и со свертком в другой…
Иван продолжал дико
смотреть на него; затем его
снова выпустили в сени и там надели
на него остальное платье; он вышел
на улицу и сел
на тумбу. К нему подошли его хозяева, за которых он шел в рекруты.
Она ходила по комнате, садилась у окна,
смотрела на улицу,
снова ходила, подняв бровь, вздрагивая, оглядываясь, и, без мысли, искала чего-то. Пила воду, не утоляя жажды, и не могла залить в груди жгучего тления тоски и обиды. День был перерублен, — в его начале было — содержание, а теперь все вытекло из него, перед нею простерлась унылая пустошь, и колыхался недоуменный вопрос...
Я
снова в городе, в двухэтажном белом доме, похожем
на гроб, общий для множества людей. Дом — новый, но какой-то худосочный, вспухший, точно нищий, который внезапно разбогател и тотчас объелся до ожирения. Он стоит боком
на улицу, в каждом этаже его по восемь окон, а там, где должно бы находиться лицо дома, — по четыре окна; нижние
смотрят в узенький проезд,
на двор, верхние — через забор,
на маленький домик прачки и в грязный овраг.
Смотрел я
на нее, слушал грустную музыку и бредил: найду где-то клад и весь отдам ей, — пусть она будет богата! Если б я был Скобелевым, я
снова объявил бы войну туркам, взял бы выкуп, построил бы
на Откосе — лучшем месте города — дом и подарил бы ей, — пусть только она уедет из этой
улицы, из этого дома, где все говорят про нее обидно и гадко.
Я был убежден в этом и решил уйти, как только бабушка вернется в город, — она всю зиму жила в Балахне, приглашенная кем-то учить девиц плетению кружев. Дед
снова жил в Кунавине, я не ходил к нему, да и он, бывая в городе, не посещал меня. Однажды мы столкнулись
на улице; он шел в тяжелой енотовой шубе, важно и медленно, точно поп, я поздоровался с ним;
посмотрев на меня из-под ладони, он задумчиво проговорил...
Улица поднималась
на невысокий холм, и за ним
снова был спуск, и перегиб
улицы меж двух лачуг рисовался
на синем, вечереющем, печальном небе. Тихая область бедной жизни замкнулась в себе и тяжко грустила и томилась. Деревья свешивали ветки через забор и заглядывали и мешали итти, шопот их был насмешливый и угрожающий. Баран стоял
на перекрестке и тупо
смотрел на Передонова.
— Вы
снова на улице, монна Марианна?
Смотрите, вас могут убить, и никто не станет искать виновного этом…
Медленно подойдя к стене, он сорвал с неё картину и унёс в магазин. Там, разложив её
на прилавке, он
снова начал рассматривать превращения человека и
смотрел теперь с насмешкой, пока от картины зарябило в глазах. Тогда он смял её, скомкал и бросил под прилавок; но она выкатилась оттуда под ноги ему. Раздражённый этим, он
снова поднял её, смял крепче и швырнул в дверь,
на улицу…
Евсей молча кивнул головой, соглашаясь со словами Раисы. Она вздохнула,
посмотрела из окна
на улицу, и, когда
снова обернулась к Евсею, лицо её удивило его — оно было красное, глаза стали меньше, темнее. Женщина сказала ленивым и глухим голосом...
Некоторое время Якову казалось, что в общем всё идёт хорошо, война притиснула людей, все стали задумчивее, тише. Но он привык испытывать неприятности, предчувствовал, что не все они кончились для него, и смутно ждал новых. Ждать пришлось не очень долго, в городе
снова явился Нестеренко под руку с высокой дамой, похожей
на Веру Попову; встретив
на улице Якова, он, ещё издали,
посмотрел сквозь него, а подойдя, поздоровавшись, спросил...
Молчаливая во время пения,
улица снова оживилась, несколько человек только, не подходя к нему,
смотрели издалека
на певца и смеялись.